Стук в дверь. На пороге стоял Свендсен. Он казался очень довольным.
— Букард хочет поговорить с вами обоими завтра с утра.
— Спасибо, что присмотрели за Бирк-Ларсеном, — бросила ему Лунд. — Как я вас просила.
Свендсен с вызовом посмотрел на нее:
— Если просьб много, Лунд, то выполнять их начинают в алфавитном порядке, а не все разом. И я уже побеседовал с шефом на эту тему. У него не возникло ко мне никаких претензий.
— О чем Букард хочет говорить с нами? — спросил Майер.
Свендсен гаденько засмеялся:
— Сегодня начальник полиции отделает его по первое число. Полагаю, он захочет разделить с вами страдания. Приятных снов!
Он закрыл за собой дверь.
Майер сидел потрясенный. Его большие уши шевелились взад и вперед в такт движениям челюстей — он жевал жвачку. В другое время Лунд он показался бы смешным. Она вернулась к фотографиям на стене.
— Я не собираюсь отвечать за это, — произнес Майер. Он вскочил, натянул куртку. — Я отказываюсь за это отвечать!
Она обрадовалась, когда он ушел. Одной легче думалось.
Итак, Нанна Бирк-Ларсен. Девятнадцать лет, хотя легко может сойти за двадцатидвухлетнюю. Волнистые светлые волосы. Умеет обращаться с косметикой. Свободно и уверенно улыбается в объектив. Совсем не так, как подросток.
Да, они по-прежнему не знают эту девушку. Чего-то не хватает.
Лунд собрала вещи, по дороге попрощалась с дежурными, задумчиво вышла в коридор.
За ее спиной затопали шаги. Это бежал Майер, запыхавшийся, с безумными глазами.
— Лунд, — произнес он, — мне ужасно жаль.
— О чем вы?
— Он попал в аварию.
Понедельник, 10 ноября
Она спала на стуле возле его койки в больничной палате. Голова Бенгта была обвязана бинтами, в правой руке игла капельницы, на левой гипс. Он не просыпался всю ночь. Даже когда она склонилась к самому его лицу и прошептала его имя.
Когда утро стало понемногу пробиваться сквозь запыленные окна, Лунд осмотрелась. Рядом с кроватью лежали его вещи, которые привезли вместе с ним с места аварии на мосту по дороге в Мальмё: пальто, шарф, свитер. И черный кожаный портфель, из которого торчали бумаги. На бумагах Лунд заметила полицейские штампы.
Она проверила, спит ли Бенгт, и стала перебирать документы. Портфель был набит ими доверху: результаты аутопсии, сводки осмотра места преступления, отчеты судмедэкспертов, фотографии, официальные отчеты.
Она села на пол, разложила бумаги перед собой и стала изучать их одну за другой.
Ее размышления прервал хриплый голос.
— Ты права, — проговорил Бенгт с трудом. — Он делает это не впервые.
Лунд оставила бумаги, подошла к нему:
— Как ты себя чувствуешь?
Он не ответил.
— Врачи сказали, что у тебя сотрясение и перелом руки. Машину можно выбрасывать. Тебе повезло.
— Повезло?
— Да, крупно повезло. Ты же не спал сколько…
— Я так разозлился на тебя. Решил, что с меня хватит. И поехал домой. Господи…
Лунд не могла понять, что это с ней: глаза странно защипало, мысли разбежались. Неужели она собирается заплакать?
— Я не знаю, почему я такая, — тихо проговорила она. — Прости меня. Я ничего не могу поделать с собой. Иногда…
Рука Бенгта оторвалась от одеяла, накрыла ее ладонь. Их пальцы сплелись. Тепло. Близость.
— Я прочитал твои материалы. Это преступление совершено не в приступе страсти. Оно необычно.
— Потом поговорим об этом, — сказала она, понимая, что хочет продолжать.
— Возможно, у него есть какой-то метод, — размышлял Бенгт, закрыв глаза.
— У нас было такое предположение, но мы не смогли найти в старых делах ничего похожего.
— Если у вас нет аналогий, это не значит, что подобного никогда не было. Он сбросил Нанну в воду. Ты видела это место: отдаленное, пустынное. Может, были и другие жертвы, просто их никто не обнаружил.
— Давай потом, Бенгт.
— Нет, — сердито возразил он, теперь глаза его были открыты, — ты не знаешь, что значит это слово. Поэтому я говорю тебе это сейчас. Его возбуждает мысль, что только он и девушка знают, как и где наступит конец. Для него это и есть интимная близость. Почти любовь.
— Потом, — повторила она и включила телевизор.
Они вместе посмотрели новости. Букард сообщил прессе о том, что Кемаль невиновен, что он попал под подозрение в результате трагического совпадения. Не было сказано ни слова о том, что полицию ввели в заблуждение.
Так уж устроен мир. Ты или прав и герой, или ошибся и злодей. И между двумя этими ипостасями нет остановки на полпути, нет никакой промежуточной зоны. Во всяком случае, по мнению средств массовой информации. Черное или белое, и все.
И то же самое в политике, думала она, глядя на повтор сюжета о теледебатах Хартманна и Бремера. Ничто не изменилось в их словах, жестах, выражениях их лиц. Только раньше казалось, что Бремер выглядит предпочтительнее: и держится увереннее, с чувством собственного превосходства, и глаза горят победным огнем. Теперь те же кадры производили обратный эффект: вальяжность Бремера граничила с самодовольством и легковесностью, а неосторожная и на первый взгляд необоснованная защита учителя его оппонентом свидетельствовала об отваге и дальновидности Хартманна.
Контекст — вот что определяет наше восприятие. Но чтобы увидеть контекст, необходимы факты, точка отсчета, зафиксированное положение в пространстве, откуда мы уже сможем производить оценки.
В деле Бирк-Ларсен все эти составляющие контекста отсутствовали.
— Мне сказали, что выпишут уже сегодня, — сказал Бенгт, выключая телевизор.