Амир собирался с духом.
— Вещи для свадьбы. Столы, стулья…
— Завтра? Нет. Сейчас вечер воскресенья. Мы не можем отменить другие заказы, а водителей и так не хватает…
У Амира вытянулось лицо. Ему было стыдно.
— Простите. Я не хотел показаться грубым. Просто… Ничего, я что-нибудь придумаю.
— Постой. Ладно, я постараюсь найти для тебя машину.
— Мистер Бирк-Ларсен…
— Что?
Юноша подошел к нему с надеждой в глазах:
— Я бы очень хотел, чтобы это сделали вы.
— Я? Да какая разница?
— Мне очень нужно. Пожалуйста.
Двое малышей в коробе «Христиании». Первый друг Нанны. Такой славный, такой робкий, такой уважительный. Теперь уже совсем не чужой.
— Я заеду за тобой в обед, — сказал Бирк-Ларсен. — В час у ресторана. И тебе придется помогать мне.
— Конечно. — Он протянул руку. — Спасибо вам.
Бенгт уехал, и мать Лунд кипела негодованием:
— Что же ты ему такое сказала? Выскочил как ошпаренный.
Лунд полностью завладела рабочим столом Вибеке, завалила его отчетами из управления, сняла с манекена белое, наполовину законченное свадебное платье и вместо него приколола к безголовой фигуре фотографии Нанны и Метты Хауге.
— Я попросила его переехать в гостиницу.
По телевизору шли новости. Она услышала имя Хартманна, повернулась к экрану и успела услышать почти весь сюжет о его конфликте с Бремером и обещании рассказать о Хольке.
Вибеке в синем халате стояла, сложив на груди худые руки, и взирала на дочь, словно судья из античной драмы.
— Хартманн обвинил Бремера в сокрытии информации о действиях Холька, — передавали в новостях.
— Ты же говорила, что дело закрыто.
Лунд впилась глазами в экран и ловила каждое слово Хартманна.
— Сара, что с тобой? Марк переехал к отцу. Бенгта ты сама выгнала. Со мной обращаешься так, будто я нужна тебе только как прислуга.
Лунд увеличила громкость.
— Я хочу, чтобы ты объяснила мне! — крикнула Вибеке. — Почему?
— Потому что это важно! Важно! Ну что тут непонятного?
Ее мать смотрела на нее взглядом, достойным василиска.
— Я говорила с твоей тетей Биргит, — наконец изрекла Вибеке. — Она согласна, чтобы я погостила у нее несколько дней.
Тем временем новости стали менее интересными.
— Ты можешь поехать на поезде? Потому что мне понадобится твоя машина.
Вибеке закрыла глаза и запрокинула лицо к потолку.
В дверь позвонили. Так как мать не двигалась с места, Лунд оторвалась от телевизора и торопливо направилась в прихожую. За дверью никого не было. Она выглянула на площадку, прошла к лестничному пролету, который вел на следующий этаж, потом к тому, что вел вниз. Услышала, как хлопнула дверь подъезда.
Значит, он, кто бы это ни был, ушел. И — это была ее первая мысль — в старом доме, где жила Вибеке, не было ни одной камеры видеонаблюдения.
Она пошла обратно в квартиру, но что-то попалось ей под ноги у самой двери. Она глянула вниз.
На коврике лежал плотный конверт. Без надписи. Она подняла его и сразу — по весу, по форме — поняла, что внутри видеокассета.
Ее мать ушла к себе в спальню. Лунд аккуратно вскрыла конверт. Перчаток у нее не было, поэтому пришлось воспользоваться обрезками белого атласа Вибеке.
Внутри действительно была видеокассета. Старая, с содранной этикеткой. Точно такие же она видела у охранников в ратуше.
Она вставила кассету в проигрыватель и стала смотреть. После чего схватилась за мобильник.
— Майер? — произнесла она.
Он прибыл через полчаса с красным от злости лицом и изрыгая проклятия:
— Вы когда-нибудь оставите меня в покое?
— Вы же приехали. Садитесь.
— Это как неудачный роман. Все неприятности и риски, но никакого секса.
Пульт уже был у Лунд в руке.
— Я, конечно, ни на что не намекаю, — быстро добавил он.
— У вас никогда не было романа, Майер. Откуда вам знать?
После этих слов он уселся перед экраном как послушный мальчик.
На экране замелькали первые кадры.
— Ну ладно, зачем вы меня позвали?
— Это та самая пропавшая кассета. Из системы видеонаблюдения в ратуше.
Майер потянул себя за правое ухо. На экране люди расходились по домам после рабочего дня.
— Откуда она у вас?
— Нашла на пороге. Кто-то подкинул.
Она показала ему конверт, теперь убранный в полиэтиленовый пакет.
На экране появилась Нанна, очень красивая даже на черно-белой пленке. Волосы чуть растрепаны. Совсем взрослая. На лице улыбка — ласковая и немного нервная. Она медленно оглядывала все вокруг. Словно прощалась.
Слева к ней подошел мужчина — Йенс Хольк. Вынул из кармана что-то похожее на кольцо с ключами. Нанна приблизилась к нему, нежно обняла.
Лунд сунула в рот пастилку «Никотинеля», начала жевать.
— Будет видно, как Хольк выходит из здания? — спросил Майер.
— Через полчаса.
— Для нас тут нет ничего нового.
— Вы должны учиться смотреть, Майер. Сколько раз нужно повторять?
Она стала перематывать пленку назад.
— Я смотрел! Мы видим, как он передает ей ключи. Они договариваются о свидании. И потом она идет в квартиру.
— Я понимаю, вы мужчина и с этим фактом не можете ничего поделать. Но с чего вы взяли, что они договариваются о свидании? Смотрите!
Майер приклеился взглядом к экрану.
— Ну что, видите? Смотрите на лицо Холька. Счастливые люди так не хмурятся. Если Нанна вернулась к нему, почему ему грустно?
Прощальное объятие и поцелуй, наполненный дружбой, но не страстью. Хольк выглядел как человек, который все потерял. А Нанна была счастлива как ребенок, хотя ребенком она как раз и не хотела быть.