Пернилле сидела справа от Лотты, все еще в ступоре после спора на кладбище.
— Отлично! Значит, блинчики! — воскликнула Лотта.
Они остановились на красном светофоре. По улицам прогуливались толпы беззаботных людей, как всегда в субботний вечер.
— В таком случае, — сказала племянникам Лотта, улыбаясь им в зеркало, — нам понадобятся молоко и яйца. — Она повернулась к сестре. — Пернилле?
Та обратила на нее дикий взгляд, от которого у Лотты побежали мурашки по телу.
— Ничего, я сама испеку… — быстро проговорила она.
— Лотта.
Рука Пернилле легла на дверцу автомобиля. Казалось, она вот-вот выпадет прямо на проезжую часть.
— Ты можешь посидеть сегодня с детьми?
— Конечно, если надо. А что?
Пернилле не ответила. Она развернулась и сказала сыновьям:
— Вы поедете в гости к тете Лотте и поможете ей печь блины. Хорошо?
Они молча смотрели на нее, потом Антон спросил:
— А ты не поедешь с нами?
Но взгляд ее уже снова был устремлен на проезжающие мимо машины, на огни и людей за окном.
— Нет.
Перекресток. Неоновые огни вывесок. Бары. Люди, безликие в темноте.
— Останови, — сказала Пернилле.
Лотта продолжала ехать.
— Давайте поедем домой. Я уверена, что Вагн уже отыскал Тайса.
Пернилле сжимала в руках сумку.
— Высади меня здесь, — сказала она.
Машина не тормозила.
Тогда она заорала:
— Я сказала, высади меня здесь! Выпусти меня, выпусти, выпусти…
Почти ничего не соображая от ужаса, с колотящимся сердцем Лотта подъехала к обочине.
В тот же миг ее сестра исчезла, не сказав ни слова.
Для беседы с Леннартом Бриксом Хартманна привели в главный корпус управления. В комнате для допросов находились, кроме них двоих, адвокат и охранник.
Политик вновь обрел былое спокойствие, стал похож на себя самого. Свободно говорил о той злосчастной пятнице, о приеме, о череде встреч и собраний в запутанных коридорах ратуши.
— Вы верите в Бога? — спросил он Брикса.
— Меня ради этого сюда позвали? — буркнул недовольно полицейский.
— Нет. Вы пришли, чтобы получить удовольствие — от вида моего унижения.
— Троэльс… — Его адвокат была обеспокоена. — Брикс делает вам одолжение.
— Одолжение, — хмыкнул Хартманн.
Брикс вздохнул и взглянул на часы.
— Я в Бога не верю, — заявил Хартманн. — И никогда не верил. Но иногда я думаю: а не трусость ли это с моей стороны? Потому что… Представьте себе: вот вы верите, вложили всего себя в эту простую веру, а потом проснулись однажды утром и поняли, что все это одна большая жестокая шутка. Хуже этого ничего быть не может.
— Троэльс… — Адвокат снова попыталась направить разговор в более конструктивное русло.
— Понимаете?
Вопрос был обращен Бриксу, не ей.
— Тот прием в ратуше… В этот день была годовщина нашей свадьбы. А меня окружала толпа чужих людей с неискренними улыбками. Я то и дело натыкался на плакаты с собственным лицом. Все обожали Троэльса Хартманна. — Холодный острый взгляд на собеседника. — Человека, который положит конец многолетнему царству Бремера. — Хартманн засмеялся — над собой, над своей глупостью. — Но все это не стоило ломаного гроша. Я понял это в тот вечер. Шампанское, дорогие закуски, тосты и поздравления… Я думал только о ней, о том, как сильно скучаю без нее, о том, что потерял. Навсегда…
Он прикрыл глаза, вспоминая.
— Никто ничего не замечал. Все видели только Троэльса Хартманна, который делал то, что ему положено было делать: смеялся, шутил, улыбался. А я спрашивал себя: за что? — Он постучал себя пальцем в грудь. — Чем я заслужил все это? Всю эту… бессмысленную… мишуру. — Ему было все труднее говорить. — Я словно получил письмо от Бога, где говорилось, мол, так тебе, дураку, и надо. Поэтому я поступил как всякий нормальный храбрец: сбежал из ратуши и напился. Вот… — Он хмуро улыбнулся Бриксу. — Я признался.
— А потом?
— Я собирался к Риэ, но понял, что не смогу. Поэтому поймал такси и поехал в коттедж. — Его взгляд задержался на темнеющем небе за окном. — Моей жене всегда нравился этот дом. Он принадлежал ей.
— Что случилось с окном? — спросил Брикс.
— Когда я приехал туда, то вспомнил, что у меня нет с собой ключа. Пришлось лезть через окно. Я порезался. С пьяными такое случается.
— И вы были один?
— Один, если не считать воспоминаний.
— Хартманн…
— Не спрашивайте, как это случилось. Я не могу объяснить даже самому себе, как ни пытался, поверьте. Может, дело в том, что я был пьян, глуп и жалок. И слаб. — Он ударил ладонью по столу. — Слаб. Слабый человек во мне решил, что лучше всего будет покончить со всем этим дерьмом здесь, в нашем с ней доме. — Сухой горький смешок. — Что за идиотизм… Она любила этот дом. — Он закрыл глаза, мучаясь от стыда перед умершей два года назад женой. — Что бы она подумала…
Брикс и адвокат не торопили его.
— В общем, я закрыл как смог окна, заткнул щели. Потом включил газ, лег на кровать и стал ждать.
В дверь постучались, это был Майер.
— Можно вас на минуту? — спросил он, взглянув на Брикса.
— Не сейчас.
— Это важно.
— Не сейчас!
Майер проворчал что-то и исчез. После чего Хартманн продолжил:
— На следующее утро я проснулся и увидел, что дверь открыта настежь. То ли я не закрыл ее как следует. То ли был слишком пьян и неуклюж. А может… может, это она пришла и сказала: «Хватит, Троэльс». Я не могу толком объяснить, как это вышло, так что не спрашивайте. Ну а потом приехал Мортен и увез меня домой.