— Это моя жизнь, не ваша и не чья-то еще. Моя.
Он вышел в сопровождении адвоката и Брикса.
Лунд достала из стола папку с досье на представительскую квартиру либералов.
— Я съезжу еще раз на Сторе-Конгенсгаде. У вас есть под рукой телефон смотрителя дома?
Она впервые оказалась наедине с Майером за весь вечер.
— Что, черт возьми, случилось в доме Хартманна? — набросился он на нее с вопросами. — Господи, Лунд! О чем вы думали, когда поперлись туда в одиночку?
Она стала перебирать бумаги в поисках телефонного номера.
— Все это время вы говорили только о Хартманне, о том, что все указывает на него. А поболтав с ним пять минут, вы отпускаете его с крючка.
Лунд нашла номер.
— Что вы опять задумали, Лунд? Может, поделитесь?
Она бросила папку в свою сумку и ушла.
— Пресса уже пронюхала, что тебя второй раз вызывали на допрос, — такими словами встретил его Вебер.
— А что Хольк и альянс? — спросил Хартманн.
— Совещаются, — сказала ему Риэ Скоугор.
Хартманн снял пальто.
— От Бремера спрашивали, не собираемся ли мы отменить завтрашние дебаты. Что им сказать?
— Мы ничего не отменяем.
Он так и не сменил рубашку, облитую вином.
— Риэ?
Она избегала встречаться с ним взглядом.
— У меня есть чистая рубашка? Мне может кто-нибудь найти чистую рубашку?
Она не двинулась с места.
— Прости, что не смогла молчать, Троэльс. Они как-то добрались до моих звонков. Я не…
Он пытливо всматривался в ее лицо. Что она чувствует — сожаление? Смущение? Злится на него за то, что ей пришлось лгать?
— Тебе не за что просить прощения. Тут только я виноват и сделаю все, чтобы полиция это поняла. И в дальнейшем свои проблемы буду решать сам.
Вебер достал откуда-то запасную рубашку. Хартманн ушел в свой кабинет переодеваться, Риэ последовала за ним.
— К счастью, — сказала она, — проблем больше нет. В полиции узнали, где ты был, и теперь они заткнутся. Может, нам следовало…
— Они не заткнутся, потому что я им ничего не сказал. В доме будет обыск.
Вебер тоже зашел, чтобы послушать.
— И здесь тоже, — добавил Хартманн. — Но нам нужно проверить Олава еще раз. Полиция не хочет им заниматься.
— Я сделал все, что мог, — сказал Вебер.
— Что, если Олав не сам пользовался квартирой? Он же мог передать ключ кому-то еще.
— Кому?
— А ты сам как думаешь? Кому это выгодно? Кто выигрывает в результате?
Вебер посмотрел на него с удивлением.
— Бремер? Поуль Бремер — старик. Он и девятнадцатилетняя девчонка. Я не могу…
— Бремер, Олав. Олав, Бремер. — Скоугор была в ярости. — Ты подозреваешься в убийстве, Троэльс, а думаешь только о них.
— Подумай, кому это на руку…
— Ты должен сказать полиции! — крикнула она.
— Я ничего не должен этим бездельникам.
— Да неужели так важно скрывать, что у тебя был запой? У нас выборы. Нам нужно выбираться из этого дерьма.
Он надевал чистую рубашку. В дверь постучали.
— Полиция, — сказал один из двух мужчин в темных костюмах, стоявших на пороге кабинета. — Просим освободить помещение.
Вслед за ними появилось еще четыре человека с металлическими контейнерами, двое из них — в синих комбинезонах.
— Будьте как дома, — сказал Хартманн.
Он прошел в основное помещение штаба, Скоугор вслед за ним.
— Ты говорил мне, что уехал пить и был один. Что ты отмечал годовщину. Твоя жена…
— Да! Это так.
— Так почему нельзя сказать это остальным?
Борясь с раздражением, он закрыл глаза:
— Потому что их это не касается!
Она положила руку ему на грудь, желая остановить его:
— Зато это касается меня, Троэльс. Где ты был?
— Не волнуйся, — сказал он. — У меня все под контролем.
В подвальном этаже ратуши была оборудована стильная столовая. За одним из столиков сидел Йенс Хольк — ужинал, читал газеты, посматривал на экран телевизора на стене.
Хартманн отыскал его там.
— Как сегодня кормят, Йенс?
— Как обычно.
Хартманн подтянул стул, сел напротив Холька и улыбнулся, разглядывая его глаза, его лицо, его движения.
— И как разобраться во всем этом? — произнес Хартманн. — Сделал он это или не сделал? Говорят, что теперь у него даже нет алиби. Что дальше?
Хольк сосредоточенно резал мясо в тарелке.
— Хороший вопрос, — сказал он. — Что же дальше?
— Дальше нужно найти того подонка, чьих рук это дело.
Хольк продолжал жевать.
— Йенс, не бросай меня сейчас. Когда с меня снимут подозрения, ты будешь грызть себе локти.
На Холька эти слова не произвели видимого впечатления.
— Неужели, Троэльс? Но дело-то уже в другом. Ты обещал нам, что больше никаких проблем с полицией у тебя не будет. Но, похоже, твоим проблемам нет конца.
— Это глупое недоразумение.
Хольк покачал головой.
— Йенс, поверь мне. Разве я тебя когда-нибудь подводил?
По телевизору начался выпуск новостей. Хартманн услышал имя убитой девушки. Все в столовой перестали делать то, что делали, и повернули головы к телевизору. На экране Пернилле Бирк-Ларсен давала интервью. В синей клетчатой рубашке, с листком в руке, бледная и напряженная, она смотрела с экрана — не испуганно, а решительно.
— Я очень надеюсь, — читала она по бумажке, — что кто-нибудь хоть что-то видел. Кто-то должен знать. Мы обращаемся к вам за помощью и будем признательны за любую информацию. Полиция как будто… Я не знаю, чем они занимаются. Но серьезных изменений я не вижу.
Вопрос журналиста за кадром: