— Отлично, — проговорил Хартманн и повернулся, собираясь уйти.
— Троэльс! Вернись.
Бремер догнал его, прищурился, глядя Хартманну в лицо:
— Ты мне всегда нравился. Еще с тех пор, когда ты был здесь новичком и держал свою первую речь на публике. Сегодня…
Хартманн пытался понять, что в словах Бремера искренность, а что издевка, и не мог.
— Сегодня ты победил меня. Такое случается не часто. А когда случается… мне это не нравится. И еще мне не нравится, когда ты в очередном приступе паранойи обвиняешь меня в чем-то, о чем я не имею понятия.
Хартманн молча слушал, пытаясь не чувствовать себя как школьник-озорник перед учителем.
— Если бы я хотел раздавить тебя, неужели ты думаешь, я бы не сделал этого давным-давно? — Он похлопал Хартманна по плечу. — Подумай об этом. — Его улыбка превратилась в оскал. — Ты испортил мне настроение, Троэльс. Я ухожу. Надеюсь, ты чувствуешь, что виноват. — Бремер задумался, глядя на Хартманна. — Виноват. Да. Вот точное слово.
Шандорфа и Хальда отправили домой. Лунд взяла у Лизы Расмуссен показания и договорилась, чтобы девушку отвезли домой на полицейской машине. Провожая ее к выходу, она снова спросила:
— Ты действительно не знаешь, с кем она собиралась встречаться?
Лиза выглядела измученной — и освобожденной. Секрет тяжелым бременем давил на нее все эти дни.
— Нанна была счастлива. Это было видно. Как будто ждала чего-то. Чего-то особенного.
Когда Лиза Расмуссен уехала, в кабинет Лунд ворвался Майер, размахивая листком бумаги:
— Я предъявлю им обвинения в даче ложных показаний и в том, что они затягивали расследование.
— Зачем вам это нужно?
— Почему вы мне не позвонили и не сказали, Лунд? Почему вы не сказали мне ни слова? Я чувствую себя полным идиотом.
Она подняла телефон:
— В подвале не было связи. Я пыталась.
— Не верю.
В его голосе зазвенели дерзкие мальчишеские нотки.
— Вы живете в своем маленьком мирке, в каком-то Лундленде. Где нет никого, кроме вас.
— Ладно. Мне жаль, что так получилось.
— А мне ни закурить нельзя, ни поесть. Я даже повысить голос не могу на подозреваемых!
— Не волнуйтесь. Я скоро уеду.
В руках Майера появилась пачка сигарет. Он помахал ею демонстративно, достал сигарету, закурил и выдул дым в сторону Лунд.
Она вздохнула.
— У нас нет ни единой зацепки, — пробурчал Майер.
— Неправда.
— Вы серьезно?
Она отметила, что говорит все громче. Должно быть, это сигарета действует ей на нервы. Ей ужасно хотелось курить.
— У нас масса информации. Вы просто не хотите слушать.
Он уселся на край стола и сказал:
— Я слушаю.
Через пять минут напротив них сидел серьезный и похожий на мопса Букард.
Она показывала ему собранные ею документы и снимки, один за другим, терпеливо поясняя каждый.
— Нам уже многое известно о том человеке, кто это сделал. Мы знаем, что он усыплял ее эфиром. Он держал ее взаперти и насиловал в течение пятнадцати — двадцати часов. Затем…
Еще фотографии тела. Руки, ноги, ступни, бедра.
— Он вымыл ее. Постриг ей ногти на руках. Потом отвез в лес, где, как он знал, ему никто не помешает.
Фотографии дороги, ведущей через Пинсесковен. Светлые волосы на сухом дереве.
— Там он сыграл в игру. Позволил ей убежать, а потом поймал ее. Может быть… — Она обдумала эту мысль. — Может быть, не раз.
— Кошки-мышки, — сказал Майер и затянулся сигаретой.
— В шкафу Нанны мы нашли пару дорогих сапог, — продолжила Лунд. — Ее родители эти сапоги увидели впервые.
Она показала фотографию: коричневая кожа и блестящий металл.
— Нанна не могла купить их сама, слишком дорого. Кулон…
Черное сердечко на дешевой позолоченной цепочке.
— Мы по-прежнему не знаем, как он появился у Нанны. Может, подарок того же человека, кто купил ей сапоги. Только кулон дешевый. И старый.
Лунд положила на стол фотографию Нанны и Лизы на вечеринке, где Лиза выглядит как напившаяся девчонка, а элегантная Нанна в черной шляпе спокойно улыбается.
— И самое важное из того, что нам известно: у Нанны было тайное свидание. Она переоделась и оставила свой костюм в гимназии, так как собиралась с кем-то встретиться. С кем именно, не знает даже лучшая подруга.
Букард тяжело вздохнул:
— Ты же не думаешь, что это учитель, а, Сара?
Лунд молча посмотрела на него.
— Понятно, — сказал Майер. — Завтра мы начнем все с самого начала.
— А теперь послушайте меня! — рявкнул Букард. — Школы относятся к ведомству Хартманна, он пока еще глава департамента образования. Он должен знать, что мы собираемся делать.
— Конечно, — кивнула Лунд. — Завтра я позвоню ему.
— И мне нужно, чтобы ты задержалась еще немного, — добавил Букард.
Майер закрыл глаза, выдул кольцо дыма под потолок.
— Я здесь только до субботы. У Марка в понедельник начинаются занятия в школе. Я сделала все…
— При всем моем уважении, — вставил Майер, — я не думаю, что ей следует остаться. Я знаю свою работу. И… — Он нахмурился. — Будем честны. Хорошей команды из нас не получилось. Считаю, что Лунд должна поступить так, как запланировала.
Букард уставился на нее в замешательстве.
— Майер целый день не ел, — сказала она. — От голода он становится раздражительным. Нет, — поправила она сама себя, — он становится еще более раздражительным.
— В гимназии…
— Нам нужно искать. Искать изо всех сил.
Пятница, 7 ноября
Лунд натягивала черно-белый свитер, жонглируя тостом, когда ее мать сказала: