Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен? - Страница 25

В начале третьего Пернилле и Тайс Бирк-Ларсен стояли на сером тротуаре возле фонтана и смотрели, как на площадку выбегают дети, закутанные в теплые куртки, шапки и варежки, с рюкзаками за спиной, с яркими воздушными змеями в руках.

Вторник. Да, по вторникам они всегда что-то мастерили.

Эмиль семи лет, с короткими светлыми волосами, и шестилетний Антон, рыжий, каким был когда-то его отец. Они бросились к родителям вприпрыжку, поднимая змеев повыше в надежде, что их подхватит холодный предзимний ветерок. У Эмиля был красный змей, у Антона желтый.

— Почему папа с тобой? — тут же поинтересовался Эмиль.

Вышли на серую улицу, встали на переходе, подождали, пока все машины проедут, перешли дорогу, бережно сжимая маленькие ручки.

Антон хотел знать, нельзя ли поехать в парк запускать змеев, и надулся, когда мама сказала «нет».

Над ними нависало темное тяжелое небо. Стали складывать вещи мальчиков в машину. Звонок. В ухе Бирк-Ларсена зазвучал озабоченный голос Вагна Скербека.

— Не надо сейчас приезжать домой, — сказал он.

— Почему?

— Полиция обыскивает ее комнату. И фотографы приехали.

Бирк-Ларсен моргнул, посмотрел на Пернилле, которая усаживала мальчиков в их кресла — каждого удобно устроить, поправить, застегнуть ремни, поцеловать в макушку.

Не злиться, подумал он. Не сейчас.

— Сколько они там пробудут?

— Не представляю. Хочешь, я прогоню их?

Бирк-Ларсен никак не мог сообразить, что сказать.

— Подумай о детях, Тайс. Вряд ли им нужно видеть это.

— Не нужно. Позвони, когда они уедут.

После того как все уселись в машину, он объявил:

— Давайте-ка запустим ваших змеев. Едем в парк.

Два радостных вопля на заднем сиденье. Пернилле подняла на него глаза.

Она все поняла без слов.

Майер вел машину в своей манере.

— Значит, парень с плакатов все-таки получил ваш голос?

— В смысле?

— Вы улыбались ему, Лунд.

— Я многим улыбаюсь.

— Он все время смотрел на ваш свитер.

Лунд по-прежнему была в черно-белом свитере с Фарерских островов, таком теплом и удобном. Она купила его сразу после развода, во время отпуска: увезла Марка на острова, чтобы смягчить удар. Свитер ей так понравился, что потом она купила еще таких же, только разных цветов и с разным рисунком, через один интернет-магазин…

— Моя бабушка была в таком, когда я видел ее в последний раз, — сказал Майер.

— Как мило.

— Да не очень. Тогда она лежала в ящике. Ненавижу похороны. Они такие… — он ожесточенно посигналил выехавшему под колеса велосипедисту, — бесповоротные.

— Вы придумали это, — сказала она, и он не возразил.

На Фарерских островах было зелено и покойно. Тихий, сонный мир вдали от урбанистического закопченного ландшафта Копенгагена.

— Готов поспорить, он не на грудь вашу пялился. То есть…

Она не слушала, пусть себе болтает. Может, выговорится.

В зеленом мире Фарер почти ничего не происходило. Люди просто жили день за днем. Сезоны сменяли друг друга. Коровы пускали ветры. Прямо как в Сигтуне.

— Куда мы едем, Майер?

— У себя дома Люнге не показывался с прошлого вечера. У него есть сестра, держит парикмахерскую на Христианхаун. Сегодня утром он навестил ее. Встреча переросла в скандал. — Майер осклабился. — Есть такие мужчины.

Сестра Люнге оказалась миловидной женщиной с длинными прямыми волосами и скорбным лицом.

— Где он? — спросил Майер.

— Понятия не имею. Он мой брат. Я его не выбирала.

Люнге прятался в переулке, когда она пришла утром открывать парикмахерскую. Прорвался внутрь силой. Но ему не повезло: в кассе было всего пять тысяч крон. Он забрал деньги, разгромил что под руку попалось и ушел. Сестра осталась собирать с пола осколки зеркала и разлитый шампунь, за чем и застали ее полицейские.

Лунд пошла осмотреться, предоставив Майеру задавать вопросы.

— Куда он пошел, по-вашему?

— Откуда мне знать, я от него отреклась. Но он болен.

— Это нам известно.

— Да нет. — Она постучала пальцем по виску. — Не только в этом смысле. Он болен. Болеет. Ему в больницу надо. — Она перестала мыть полы. — Никогда не видела его в таком плохом состоянии. Он просто хотел денег. Не забирайте его снова в тюрьму. Там он окончательно свихнется.

— У него есть какие-то друзья, подружка? Куда он мог пойти?

— Никого у него нет. После того, что он сделал, никто не хочет с ним общаться. — Она подумала с минуту. — Правда, была та женщина…

— Что за женщина? — спросила подошедшая Лунд.

— Тюремный волонтер, из тех, что навещают заключенных. — Сестра нахмурилась. — Вы, наверное, знаете, что это за люди. Верующие. Борются за каждую душу до последнего… Она звонила мне с месяц назад. Умоляла не бросать его. Говорила, что ему это поможет.

Они ждали продолжения.

— Ничего ему не поможет. Я его знаю. И потом… — Она обвела взглядом маленькую парикмахерскую. — У меня своя жизнь. И у меня есть право жить своей жизнью.

Майер поигрывал взятой со столика расческой.

— Имя этой женщины вам известно?

— Нет, извините. Я думаю, это можно узнать в тюрьме, там ведь регистрируют всех посетителей.

Сестра перевела взгляд на Лунд:

— Он убил ту девушку из новостей? Я так и знала, что к этому идет. Зря его выпустили из клиники. Он так боялся.

— У него будет причина бояться, когда я доберусь до него, — пробормотал Майер.

Женщина ничего на это не сказала.

— Чего он боялся? — спросила Лунд.

— Сегодня утром он казался таким напуганным. То есть… Не знаю.