Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен? - Страница 244

244

— Ладно, — сказал он, потом вернулся к «форду» и взял оттуда чемоданчик, который прошлым вечером оставил в багажнике.

Открыл его. Ножницы и флакон с эфиром, кляп, два ножа, два рулона сантехнического скотча, отвертка и стамеска, бутылка жидкого мыла, губка и влажные салфетки. Две упаковки презервативов и тюбик вазелиновой смазки. Он был осторожным человеком и любил быть готовым ко всему и всегда.

— Эй! Эй! — пронзительно визжал из подвала юный голос.

Люнге закрыл чемоданчик и поднес его к входной двери дома. У крыльца были оставлены инструменты, ему даже не пришлось ничего придумывать. Лом сам просился в руки.

Пока все шло гладко.

Дверь в подвал была закрыта на замок. Перед ней на полу валялась блестящая сумочка, оставленная там, как он понял, дожидаться одумавшуюся хозяйку. Он поднял ее. Носовые платки, кошелек, телефон и упаковка презервативов с довольной парочкой на обертке. Люнге поднес упаковку к губам и поцеловал картинку, смеясь про себя.

Из-за двери его окликнула девушка.

— Я здесь, — сказал он. — Не волнуйся.

Лунд ерзала на стуле, жмурясь от линялого зимнего солнца. В папке от Янсена были еще фотографии. Рыжеволосый криминалист проделал большую работу и сильно рисковал, чтобы ей помочь.

— Вагн сказал Тайсу, что это он похитил Нанну. Мы тоже до этого додумались. Он запер ее в подвале дома в Хумлебю на ночь. Но истязал ее там Люнге. Это он забрал ее оттуда на следующее утро и отвез куда-то еще.

— Почему Вагн не обратился в полицию? — Он говорил обиженным, неприязненным тоном.

— Он сразу не узнал Люнге и понял, кто это такой, только когда Нанна исчезла из подвала. Он опять позвонил в то агентство, чтобы проверить. И он вспомнил.

— Что вспомнил?

— Вагн любил Нанну, любил их всех…

— Тогда почему он сказал, что убил ее? Почему не поговорил с нами?

Она еще раз откусила банан, погруженная в размышления.

— Вам нужно лечиться, — сказал Майер. — Это вы должны быть здесь, а не я. Вы понимаете, что вы ломаете жизни?

— Майер…

— Вы сломали жизнь себе. Потом мне. Вы ломаете жизнь другим людям и даже не замечаете этого, и поэтому вам все равно…

— Мне не все равно!

Обеспокоенная сердитыми криками, за окном, выходящим в коридор, появилась медсестра и заглянула через стекло, проверяя, все ли в порядке.

— Мне не все равно, — произнесла она спокойнее.

— Нет, вам это только кажется. Если бы вы интересовались другими людьми, то у вас завязывались бы с ними отношения, вы бы зависели от этих людей, они бы зависели от вас. Но у вас нет ни с кем связи, Лунд. Ни со мной, ни с вашей матерью, ни с вашим сыном. Вы такая же, как этот пустозвон Хартманн. Или Брикс…

У него заблестели глаза. Она думала, что он сейчас заплачет.

— У меня семья. У Тайса и Пернилле тоже была, пока не пришла та черная беда и не уничтожила все. И мы тоже приложили руку, не забывайте…

— Мне не все равно, — прошептала она, понимая, что заплакал не Майер, а она сама.

Он не был жестоким человеком. Даже жестким не был, вначале она неверно оценивала его. Майер не хотел обидеть ее, он просто не понимал.

— Вагн этого не делал. Когда вы поправитесь, когда выйдете отсюда и вернетесь к работе… Вы сможете найти все материалы. Я уже совсем близко к разгадке. Прошу вас, вы должны мне помочь…

Майер запрокинул голову и завыл.

Двадцать лет назад мобильные телефоны стоили целое состояние, и поэтому в таком захудалом, на пороге банкротства предприятии, как «Меркур», было всего два аппарата. Оге Лонструп, сидевший у себя в конторе в стельку пьяный, понятия не имел, что один из них пропал. Как не имел понятия о том, куда подевались все его работники, какие заказы надо выполнить сегодня и что будет завтра.

Вагн Скербек зашел, чтобы свериться с графиком, чтобы попытаться удержать дело на плаву. Он переживал. Переживал о деньгах, о дружбе, о завтрашнем дне и о будущем.

Большой черный мобильник на столе ожил. Помехи были такие, что он едва мог разобрать слова на другом конце линии. Он вслушивался изо всех сил.

Кто-то очень напуганный невнятно просил о помощи. В углу храпел Лонструп.

Скербеку пришлось взять фургон «Меркура». Он ехал в сторону Вестамагера — по узким дорогам, мимо заборов, которые отмечали места, где скоро вырастут новые дома и протянется линия метро, уводящая в самую глушь, к серому Эресунну, мимо знаков, предупреждающих о том, что впереди учебное стрельбище. Ехал в лес. Сердце стучало в груди как молот, в голове метались мысли в поисках выхода.

У черного канала он нашел два мотоцикла: один, большой «триумф», он узнал, а меньшего размера «хонда» была ему незнакома.

Подумав, он распахнул задние двери фургона, опустил аппарель и затащил, пыхтя и кряхтя, оба мотоцикла в кузов.

Ноябрьский день истекал. Ни звука, кроме воя взлетающих и заходящих на посадку самолетов в районе Каструпа.

Он мог бы развернуться. Мог бы поехать домой, в свою маленькую квартиру. Засел бы за книги, готовясь к экзаменам в педагогическое училище. Постарался бы вернуть в нужное русло жизнь, которая только-только начиналась.

Но он был в долгу, за который расплачиваться нужно всю жизнь или даже жизнью. А совесть как рана: стоит задеть ее, и она начинает кровоточить — до тех пор, пока не представится случай как-то помочь, отплатить хоть чем-то и немного сбалансировать перекос, остановить кровотечение.

Поэтому он взял фонарик и отправился в лес, выкрикивая одно имя снова и снова.

— Спасибо, — сказала девушка, когда Люнге распахнул дверь в подвал.

244