— Я хочу, чтобы здесь было чисто.
Он почесал лоб.
— Главное, чтобы мальчикам было весело…
Она прикрыла рот рукой, подавила смешок, но он заметил.
— И чем это я тебя так насмешил?
Пернилле шагнула к нему, провела пальцем по его лбу, стирая шоколадный крем, которым он испачкался, и показала палец ему.
— О, черт.
Он засмеялся.
На столе стояли пакеты с покупками, скрывая от глаз застывшие во времени лица на фотографиях. Она не позволит им следовать за ними. Стол отправится на хранение. Может, время от времени им захочется посмотреть на него.
Он обнял ее, привлек к себе, поцеловал в щеку. Черная кожа куртки и пот, колкая щетина на его подбородке…
Она оглядела комнату — стены, совсем недавно увешанные снимками, пустые полки, на которых она выращивала цветы и зелень, светлый прямоугольник вместо пробковой доски.
Пернилле Бирк-Ларсен поняла, что плачет, но не знала почему. Знала только, что это легкие слезы и что они ненадолго. Черная страшная рана, которая открылась после смерти Нанны, начинала понемногу — час за часом, день за днем — затягиваться. Она не исчезнет, но больше не будет источником постоянной боли, превратившись в старый привычный шрам, в часть их жизни.
— Ты будешь скучать по этой квартире? — прошептал он хрипло ей на ухо.
— Только по счастливым дням. И в новом доме нам тоже будет хорошо.
Он вытер ее мокрые щеки толстыми, грубыми пальцами. Она крепко обнимала его.
— Или даже еще лучше, милая. Я буду стараться.
— Конечно. Я знаю.
Через двадцать минут она забрала Антона из гостей. Он не выглядел усталым. И не выглядел счастливым.
— Ты не забыл, что я просила тебя много не есть? Папа готовит нам угощение.
— Не ел много.
— Ты раздал приглашения на новоселье?
— Да.
Она встретилась с ним взглядом в зеркале заднего вида, улыбнулась:
— И девочкам тоже?
— И девочкам.
Он вздохнул. Он не хотел говорить. А она хотела.
— Уже ремонтируют подвал, — сказала Пернилле. — Знаешь, дом правда будет очень красивый.
Он мотнул головой из стороны в сторону. И стал смотреть на залитый дождем Вестербро.
— Ты все еще сердишься на дядю Вагна за то, что он рассказал нам? — Она на секунду оторвалась от дороги, оглянулась назад. — Теперь, когда мы знаем, что никакого паспорта нет, все будет хорошо.
— Кто-то забрал его раньше, — произнес он ясным детским голоском, от которого у нее перехватило дыхание. — Кто-то.
— Нет! Никто не забрал! Господи… Антон, зачем ты все это придумываешь?
Он зарылся в куртку.
— Никто не брал паспорт. Иногда… — Она все поглядывала на него в зеркало. По крайней мере, он слушал. — Иногда мы видим то, чего на самом деле нет.
Теперь он сам смотрел в зеркало, стараясь найти ее глаза.
— Ведь это так, Антон?
Мальчик сидел в автомобильном кресле, обхватив себя руками, и смотрел ей прямо в глаза, отраженные зеркалом.
— Зачем кому-то его брать? — тихо, пугаясь своего голоса, спросила она.
— Чтобы ты и папа не огорчались.
Он все еще смотрел на ее отражение.
— И кто же это мог быть?
Молчание.
— Кто?
— Я никогда ни на кого не ябедничаю. Никогда. — И Антон опять уткнулся в окно.
Когда они вернулись домой, он сразу побежал по лестнице наверх. Пернилле зашла в их маленькую контору за стеклянной перегородкой. Вытащила расписания и календари, нашла списки заказов за ту неделю.
В графе на субботу стояло название магазина канцтоваров. И рядом номер телефона. Она позвонила, включился автоответчик.
— Это Пернилле Бирк-Ларсен. Мы должны были выполнить ваш заказ. Один из наших сотрудников отменил его. Я бы хотела обсудить с вами это недоразумение. Перезвоните, пожалуйста. Спасибо.
Лунд оставила машину в двух кварталах от Хумлебю, в тупиковой аллее, вдали от проезжей части. Потом, накинув капюшон, пошла через дождь по узкому тротуару к дому Бирк-Ларсенов. Он стоял на углу, еще закрытый защитным полиэтиленом и строительными лесами. Перед входом был припаркован красный фирменный фургон. Внутри горел свет.
Дверь была открыта. Она вошла без стука. На первом этаже никого. Только банки с краской, стремянки, кисти…
Звук шагов. Кто-то поднимался из подвала.
Лунд остановилась в гостиной и ждала. По лестнице медленно шел Вагн Скербек. Он задержался на верхней ступени, в черной шапке и футболке, заляпанной краской, лицо скрыто тенью. В руках у него был ящик с инструментами.
— Простите, что отвлекаю вас, Вагн…
— О, черт. Опять вы…
Он проскользнул мимо нее к дальней стене комнаты, занялся своими делами, повернувшись к ней спиной.
— У меня всего несколько вопросов. О Леоне Фреверте.
— Давайте побыстрее. Мне пора на день рождения крестника.
— То сообщение, которое Леон оставил на автоответчике в субботу. Оно сохранилось?
Скербек вышел на освещенное место, качая головой:
— Вы что, не разговариваете друг с другом у себя в полиции? Тот коп тоже об этом спрашивал.
— Ответьте мне.
— Нет, я его стер. Не знал, что оно так важно. Просто кто-то отпросился с работы.
Он стал убирать инструменты в чемоданчики, скрупулезно вкладывая каждый в предназначенную ему ячейку.
— Что именно он сказал?
— Да уже три недели прошло. Разве можно вспомнить десятисекундное сообщение от…
— Попробуйте.
Скербек задрал голову к потолку:
— Что-то насчет того, что заболел. И что не мог прийти в те выходные.
— Что-нибудь еще?
— Нет. И я не перезванивал ему. Терпеть не могу таких работничков. Хорошо, что клиент сам отменил заказ.