— У власти? — Голос Бремера неожиданно взлетел выше его природного тембра. Он раскраснелся, ослабил узел галстука. — Значит, полицейские были дезинформированы. Когда они получат доказательство, находящееся в моем распоряжении…
Ведущему все это не нравилось.
— Прошу вас, покороче…
— Это крайне важно и напрямую касается темы нашего сегодняшнего разговора! — крикнул Бремер.
Его напор удивил Хартманна.
— Если вы так искренне верите в свои фантазии, Поуль, то идите в полицию. Правды я не боюсь. В отличие от вас…
— Вы грязный лицемер! — прошипел мэр.
В студии воцарилось молчание. Затем Хартманн сказал:
— Копенгаген достоин политиков, а не интриганов у власти. Если полиция захочет поговорить со мной, они знают, где меня найти.
— Когда они узнают то, что знаю я, вы окажетесь за решеткой, Хартманн. Там, где ваше место…
— Извините! Извините! Все обвинения с меня сняты!
Дебаты в который раз превратились в перепалку. Ведущий потерял всякий контроль над ходом событий.
— Буквально перед эфиром мне стало… — начал Бремер.
— Вот что делает с человеком пребывание у власти в течение двенадцати лет, — не дал ему договорить Хартманн.
Жестикуляция Бремера стала вялой, лицо побагровело, он тяжело дышал.
— У меня есть информация…
— Нет, нет и нет, — перекрикивал его Хартманн. — Все, на что вы способны, — это прийти сюда и забросать меня грязью. Говорить о политике вы не желаете, очевидно, это ниже мэра Копенгагена! Вы недостойны занимать этот пост, Бремер.
— Недостоин? — Голос Бремера был близок к фальцету. — У меня есть информация…
— Ваша система изжила себя, — вновь перебил его Хартманн. — Мы живем под пятой у деспота, который, вместо того чтобы вести дебаты, обращается со своими коллегами-политиками как с пешками, а затем изливает свое недовольство перед избирателями.
Рука Бремера тянула ворот рубашки — ему не хватало воздуха. Он едва выговорил:
— У меня есть доказательство…
Хартманн не останавливался:
— У вас ничего нет. Вы просто хотите помешать нынешним дебатам, чтобы избежать обсуждения ваших ошибок. Вы постоянно так поступаете — переводите тему, чтобы скрыть свою коррумпированность и недостаток политического видения.
Бремер был нем. Он не мог сказать ни слова. Не мог вздохнуть.
— Коррупция, Поуль, — продолжал Хартманн ясным, уверенным голосом. — Червь коррупции разъедает вас изнутри…
— У меня есть доказательство… — невнятно проговорил Бремер.
— У вас ничего нет.
Он смотрел на старика в сером костюме в полоску. Бремер сжимал свою правую руку и как рыба разевал рот.
— У меня…
Поуль Бремер издал низкий сдавленный стон и скатился со студийного кресла на пол. Глаза под линзами в элегантной оправе остекленели. На лбу выступила испарина.
Через мгновение Хартманн оказался подле него, стал распускать галстук.
— Бремер? — произнес он неуверенно. — Бремер?
Лунд вернулась в управление, на этот раз — в кабинет Бюлова. Он находился в противоположной от отдела убийств части здания, и ей пришлось долго шагать по длинному коридору в черном мраморе мимо чужих подразделений и помещений, в которых она никогда прежде не была.
— Почему Майер не пошел с вами?
— Он не думал, что в этом есть смысл.
— Вы отдали ему приказ?
— Нет. Я хотела только взглянуть и сразу вернуться. Потом он позвонил и сказал, что обнаружил разбитое окно. И что на верхнем этаже в одном из окон виден свет фонарика. Это был фонарик Фреверта, не мой.
Бюлов сел за свой стол.
— Фреверта?
— Ладно, ладно. Я устала. Это был фонарик… кого-то другого.
Это доставило ему удовольствие, которого он не скрыл.
— Так вы признаете, что Фреверта там не было?
Она много думала над этим.
— Должно быть, он мог рассказать нам гораздо больше о преступлении, но чего-то или кого-то боялся. Возможно, он увидел нечто такое, что не предназначалось для его глаз.
— То есть, несмотря на записку, оставленную им, Метту и Нанну он не убивал? — спросил Бюлов.
— Вы не знаете, кто написал записку. Вы не знаете, было ли это самоубийство.
— Вы всегда расследуете дела, основываясь лишь на своих домыслах?
— Это не домыслы, — сказала Лунд. — Кто-то проник на склад. Этот человек знал, что мы там будем что-то искать. Хранилище с вещами Метты Хауге было взломано. И скорее всего, преступник забрал то, что мы искали.
— Вы должны были улететь в Швецию, Лунд. Разве Майер не хотел самостоятельно вести расследование?
— Что вы хотите этим сказать? Он хотел взять дело с самого начала. Потом Букард попросил меня заняться им…
— Вы спорили…
— Конечно, мы спорили. Иначе невозможно — дело слишком запутанное. Но никаких серьезных разногласий не было.
— То есть Майер жаловался начальству о несерьезных разногласиях между вами? Он сказал своей жене в тот вечер, что вы спятили. Что у вас с головой не в порядке. Он сказал, что у вас не было причин находиться на складе.
— Майер не поехал бы со мной, если бы не было причин…
— Он не единственный, кто обратил внимание на ваше состояние, — сказал Бюлов. — Одержима. Оторвана от реальности.
— Кто это сказал — Брикс? Свендсен?
— Неважно, кто именно. Точно ли это описание?
— Нет. И я уже дважды спасла задницу Брикса. — Она перегнулась через небольшой стол, обращаясь к помощнику Бюлова: — Мне нужно знать, что исчезло из вещей Метты Хауге. Когда мы это поймем…
— Если, — вставил Бюлов, — там вообще кто-то был, кроме вас и Майера.