— Ха! — опять подала голос Вибеке. — Куда спешить? Бенгт уже прислал ее вещи обратно. Ими весь мой подвал завален.
Марк заметно оживился:
— Значит, мы не переезжаем?
Карстен наконец опустил руку:
— Боюсь, мне пора домой, жене надо помочь. Спасибо за выпивку.
Он обнял Вибеке и поцеловал ее. Получил в ответ теплую улыбку.
— Всегда рада видеть тебя, Карстен, — сказала она. — Заходи в любое время.
Он прижал к себе Марка, выбил пальцами дробь на клюшке.
— Я провожу тебя, — сказала Лунд.
Квартира находилась на третьем этаже. Она нажала на кнопку лифта.
— Не хочу показаться любопытным, но… Надеюсь, у вас с Бенгтом нет проблем?
— Мы разберемся.
— Карен просила узнать, не придете ли вы к нам на ужин завтра. Поговорили бы. И девочки наконец познакомятся с Марком.
— Я не смогу.
Улыбка исчезла. Он никогда не любил, когда ему отказывали.
— Тогда, может, я заеду за Марком?
Лифт был неторопливым. Лунд снова вдавила кнопку вызова.
— Ты хочешь, чтобы я согласилась, а ты бы потом позвонил и все отменил? Как обычно?
Он сложил перед собой руки. Дорогой плащ, дорогие очки, небрежная прическа. Карстен создал себя заново — таким, каким хотел.
— Ты похудела, — сказал он. — А в остальном — ничуть не изменилась.
— Я в порядке.
В кармане ее джинсов зазвенел мобильный. Она достала его, посмотрела на дисплей. Майер.
— Я оставил свой номер телефона и адрес Вибеке, — сказал Карстен.
— Хорошо.
Она уже шла обратно в квартиру, прижав к уху трубку. Карстен махнул рукой на лифт и пошел вниз пешком.
— Я говорил с конгресс-центром, — сказал Майер.
— Да?
— Никто не видел Хартманна вплоть до середины воскресенья. Он простудился. Все встречи со спонсорами проводила Риэ Скоугор.
Она услышала, как внизу хлопнула дверь подъезда. Это ушел Карстен.
— Давайте поговорим об этом утром, Майер. Спокойной ночи.
Четверг, 13 ноября
Утренние восьмичасовые новости Лунд и Майер смотрели у себя в кабинете. На экране Риэ Скоугор стояла перед частоколом микрофонов.
— Вчера заместитель мэра по вопросам образования был приглашен в полицию для дачи показаний, — говорила она. — Он оказывал следствию максимальное содействие и сумел предоставить им информацию, которой полиция ранее не располагала. Мы не вправе углубляться в подробности, но хочу подчеркнуть, что Троэльс Хартманн не имеет никакого — повторяю: никакого отношения к убийству Нанны Бирк-Ларсен. Он готов помогать…
— Обычная трепотня, — резюмировал Майер. Он помахал в воздухе распечаткой. — Я тут поинтересовался его прошлым. Сорок два года, родился в Копенгагене, сын политика Регнера Хартманна. Отец был заклятым врагом Бремера, между прочим. Проиграл ему все до единого сражения, оставил на поле боя свое здоровье и некоторое время назад умер.
Скоугор отбивалась от вопросов.
— Дурные слухи распространяют политические противники, и это прискорбно…
Лунд махнула кружкой с кофе в сторону экрана.
— Значит, сын продолжает дело отца? — сказала она.
— Да, все говорит об этом, — согласился Майер. — Вступил в молодежное отделение Либеральной партии в девятнадцать, в двадцать четыре стал членом городского совета. Работал в различных комитетах, возглавил местную группу партии четыре года назад и, как следствие, был назначен главой департамента образования и заместителем мэра.
Лунд опять строила бутерброды из хлеба, масла и ветчины, протянула один Майеру. Он откусил кусок и продолжил:
— Представляете? У нашего красавчика никогда не было настоящей работы. Всю свою жизнь он потратил на эту мышиную возню в ратуше. Теперь понятно, почему он запсиховал, когда его маленький стеклянный дворец пошел трещинами.
— Альянс состоится, — торжественно объявила Скоугор перед объективами телекамер.
— Эй, Лунд? — Он помахал перед ее лицом рукой с бутербродом, роняя крошки на стол. — Меня хорошо слышно?
— Да-да, я слушаю.
— Он женился на девушке, которую любил с детства, в тот год, когда возглавил партийную группу. Два года назад она умерла от рака. Она была на седьмом месяце беременности.
— А вот это уже настоящая жизнь, — сказала Лунд. — У полиции на него что-нибудь есть?
— Ничего. Чист, как снег. Вы все его послания прочитали?
— Да. Я не вижу никаких оснований считать, будто их писали два разных человека. На мой взгляд, все письма примерно одинаковые. И всегда подписаны одной буквой «Ф».
Майер взглянул на распечатки.
— А вы видите отличия? — спросила она.
— Нет. Но что с того? Сколько существует способов написать: «Встретимся в восемь тридцать, солнышко»? Или: «Моя очередь принести презервативы»? Или: «Как тебе больше нравится, дорогая»?
Вошел Свендсен и бросил на стол несколько папок.
— Что это?
— Дела о пропавших женщинах за последние десять лет. Вы просили подобрать.
— Заметили что-нибудь интересное?
— Нет. Брикс считает это пустой тратой времени.
— Вы сами читали дела?
— Брикс сказал, что вы не там копаете. Если хотите и дальше этим заниматься, воля ваша, но нас не отвлекайте.
— Сколько женщин было убито?
Свендсен постучал пальцем по стопке папок.
— Я занят, — сказал он. — Сами посчитаете.
На столе кофе и выпечка, из розовых светильников в форме артишока льется мягкий свет — собрание началось. За столом четыре лидера меньшинств и Хартманн.
На этот раз Йенс Хольк выглядел немного лучше — он побрился, надел пиджак.